Свет.

Виктор Петрович

На сцене Женька и Виктор Петрович.

Женька . Чёрт-те что, болтать о всяких там Кантах и Эйнштейнах (что бы понимали в них!) и не уметь сделать ни одного доброго дела без подлой мальчишеской рисовки

По вечерам наша кодла сдвигала несколько скамеек балканского сквера – и начиналась великая говорильня (пауза). Не знаю, как сейчас, но тогда сквер этот заселяла среди прочих банда алкоголиков, от которых почему-то сильно тянуло запахом керосина. Мы иронически относились к пьяницам. Мы не знали, что среди них Виктор Петрович.

Виктор Петрович (в другой части сцены. Смотрит на фотографию.) Ну, как вам, Виктор Петрович? Как вам, товарищ авиатор, нравится ваша жизнь, а? (Пауза.) Он завидовал тому на фотографии и иногда страстно ненавидел его. Он пил часто. Большей частью дешёвый яд – денатурат, который единодушно назывался всеми пьяницами, населявшими балканский сквер, «ханжей».

Женька . Они не были весёлыми людьми, эти пьяницы. Они смачно ругались, перекидывались глумливыми грязными словами, не оскорбляя и не оскорбляясь.

Виктор Петрович. Он презирал их… и искал их общения: друзей у него уже давно не было.

На заднем плане появляется женщина.

Женщина . Иногда к нему приходила некрасивая молодая женщина. За ней утвердилась нехорошая слава, и он гнал её от себя… (С презрением, обращаясь к Виктору Петровичу). вчерашний интеллигент, не разучившийся быть брезгливым.

Виктор Петрович. И он снова пил, быстро хмелея, в компании пьяниц, которые не были весёлыми людьми, но любили глумиться… (Пауза) Обычно, опьянев, он брал за пуговицу высокого человека со страшной пустотой, заткнутой ватой вместо глаза, и, где-то в глубине души негодуя на самого себя, рассказывал старые, но не потерявшие сокровения истории о встречах с Водопьяновым, о войне, о ПЛЕНЕ, о том, что у него нет центров торможения, об алкогольной лечебнице на Матросской Тишине и о том, что он, Виктор Петрович, – главный инженер всех авиационных заводов.

Юрка (поднимаясь из зрительного зала на сцену). Это была страшная, глупая жизнь, Женька.

Женька . Нам хотелось жить, не пачкаясь, болтать о Канте и Эйнштейне, идиотничать по телефону и готовиться в институт…

Юрка . А однажды к нам в разгар болтовни подошёл человек в лохмотьях…

Виктор Петрович. Ведь ерунда, а? Ведь врёте всё, а? Верно – нет?

Женька . Ведь мы к вам вообще-то не пристаём, гражданин. Правильно? А вы к нам пристаёте. Нехорошо.

Юрка . Нехорошо.

Виктор Петрович . Вот барсуки-малолетки, а? (Уходит.)

Юрка . Конечно, мы решили окружить Виктора Петровича теплом и вниманием. В эту привычную формулу легко укладывались все наши житейские представления…

Женька . И мы очень гордились собой, хотя каждым жестом подчёркивали: вот, мы делаем большое, нужное дело, но, конечно, не придаём этому никакого значения.

Юрка . Что ни говори, Женька, а человек – это великолепно, это звучит гордо!

Женька . Мы недавно писали в классе сочинение «Проблемы гуманизма в пьесе Горького «На дне»

Юрка . Каждый день мы разыгрывали комедию: в последний раз… дайте честное слово…

Женька . Но только смотрите – в последний.

Юрка . И ты сносил к букинисту очередную книжку и покупал эту вонючую фиолетовую жидкость с черепом на бутылке. Я понимаю, чего это тебе стоило – загонять книжки. Меня это раздражало. И очень скоро меня перестали трогать его покаянные речи.