В чем же причина такой остраненности восприятия Захаровым произведения, казалось бы, по всем линиям ему близкого? Единого от­вета на этот вопрос искать не стоит. Думается, здесь связались в один тугой узел несколько причин общего и частного характера.

"Оптимистическая трагедия" на сцене Театра имени Ленинского комсомола еще раз заставляет задуматься об уровне понимания нашей ведущей режиссурой классического наследия и способов его современ­ного истолкования.

Спектакль Марка Захарова также обращает нас к вопросам техно­логии режиссерской профессии, к некоторым особенностям нашей се­годняшней режиссуры. (В книге "Репетиция — любовь моя" Анатолий Эфрос не случайно пишет о том, что на каком-то этапе своей творче­ской биографии он на собственном опыте осознал, что порою можно не только "воссоздавать живую ткань" драматического произведения, но и "придумать спектакль".)

Наконец, новую работу Марка Захарова нельзя рассматривать в от­рыве от того, что на сегодняшний день, как кажется, составляет художе­ственный нерв творчества его театра. Речь идет о музыкальных спек­таклях, определяющих, по мысли режиссера, лицо "молодежного теат­ра". Постановка "Оптимистической трагедии", думается, расширяет и уточняет эти представления. Она выражает движение театра и его руко­водителя к содержательным и строгим сценическим формам, в струк­турном отношении куда более сложным, нежели раскрепощенность те­атральной фантазии и безграничность сценической палитры.

Пусть постановка "Оптимистической трагедии" Вс. Вишневского не во всем удачна — Марк Захаров ставит советскую классическую пье­су, и это нельзя не приветствовать. И какие бы оговорки ни вызывал спектакль Театра имени Ленинского комсомола, быть может, он наме­чает начало каких-то новых процессов в параболе поисков одного из самых одаренных и ярких режиссеров современного советского театра.

(Парабола поиска Театр. 1984. №9). Л. Пиранделло. "Шестеро персонажей в поисках автора"

Театр "Школа драматического искусства" Москва,

февраль 1988 г.

Бывают театральные постановки, о которых писать неимоверно трудно. Они живут "здесь" и "сейчас", раскрывают глубинный свой смысл только в процессе восприятия и сопереживания, а потому плохо поддаются пересказу. Их надо видеть. Новая работа режиссера Анато­лия Васильева из их числа.

Театр обратился к творчеству знаменитого итальянского драматур­га, давно уже ставшего достоянием мировой культуры. Появилась ори­гинальная интерпретация одной из самых загадочных его пьес. И все же, думается, причина успеха спектакля не только в этом.

В пьесе Пиранделло за кулисы театра проникают театральные пер­сонажи, оставленные автором на полпути к воплощению. Они его жаж­дут, молят актеров о помощи, разыгрывают перед ними свою семейную драму, при этом ожесточенно споря друг с другом. Однако стоит акте­рам попытаться разыграть их роли, как персонажи вступают с ними в острейший конфликт, обвиняя во лжи.

Жизнь или искусство, реальность или иллюзия, правда или вообра­жение — вот круг противоречий, в котором вращается мысль автора, раскрывая и драматизм действительности, и неспособность театра адек­ватно выразить эту драму.

Впечатляюще точно воссоздавая причудливый мир автора со всей его программной недосказанностью, незавершенностью, разорванно­стью, режиссер в нем же самом творит свой собственный, во многом противоположный ему мир. Почти ничего не меняя в литературном тек­сте, он сочиняет на его основе свой собственный, театральный текст. С его помощью он стремится снять неразрешимые для Пиранделло проти­воречия между реальностью и театральной иллюзией, безысходные с авторской точки зрения житейские столкновения — ив результате при­ходит к открытию живого и современного звучания пьесы, написанной в начале нашего века.