Рассказчик. Двадцать лет тому назад, когда я спешил по большой дороге в Кириллов, передняя ось моей брички переломилась, и я принуждён был остановиться в имении Артемия Семёновича Бервенковского.

Появляется горничная.

Я попросил, чтоб обо мне доложили хозяину.

Горничная. Ступайте себе в гостиную; только теперь Артемий Семёнович изволит гулять нагишом, так не угодно ли отдохнуть на диване или чего-нибудь покушать? Они скоро воротятся.

Рассказчик. Артемий Семёнович гуляет нагишом?

Горничная. Точно так. Теперь четверть шестого. До шести часов Артемий Семёнович будут гулять; от шести до половины седьмого они изволят кричать, а потом (тяжело вздыхает) они будут заниматься механикой.

Рассказчик. Как? Артемий Семёнович кричит всякий день от шести до половины седьмого: ровно полчаса?

Горничная. Не всегда, сударь; иногда они изволят кричать целый час (Пауза.) Но только в сырую погоду.

Рассказчик. Но разве Артемий Семёнович немного… того? (Вертит пальцем у лба.)

Горничная. Что вы, что вы, батюшка! бойтесь Бога! Что вы говорите… ещё этого нам недоставало… (Уходит.)

Рассказчик садится, закуривает трубку, осматривается. Входит Бервенковский.

Бервенковский. Извините, извините, почтеннейший, что заставил вас так долго дожидаться. Ух, уморился! Представьте себе, почтенный друг, представьте себе, что я этак каждый день осуждён утомляться! Боже мой! что за жизнь, что за жизнь, как подумаешь…

Рассказчик. Но позвольте спросить… для чего вы…

Бервенковский. Для чего? Для здоровья, почтеннейший, для здоровья! Человеку нужен моцион, вольный воздух, регулярная жизнь. Сильный крик расширяет лёгкие – это всякий знает, но никто на это не обращает внимания. Когда вы у меня несколько проживёте, мы будем вместе бегать в саду нагишом и кричать: вы увидите, как это полезно.

Рассказчик. Покорно благодарю, но мне никак нельзя остаться у вас долее завтрашнего дня; я так спешу…

Бервенковский. Пустое, почтеннейший, пустое! Мне ещё нужно обо многом с вами потолковать, Вот, например (показывает в зал), что вы скажете об этом?

Рассказчик (вглядываясь). Что это такое?

Бервенковский. А как бы вы думали?

Рассказчик. Мельница?

Бервенковский. Как бы не так! Это, сударь мой, это, сударь мой… коли вы слыхали, всё разные перпетуум мобиле!

Рассказчик. Мне кажется, что перпетуум мобиле значит вечное движение; а модели ваши… стоят неподвижно.

Бервенковский. Вот то-то и штука, они стоят неподвижно, потому что я ещё не отыскал для них удобного движителя… Но дайте срок, у меня здесь (ударяет себя по лбу) сидит такая выдумка, о которой вскоре заговорят в Европе!

Рассказчик. После кофею мы пошли в кухню. Какие-то колёса и шестерни сцеплялись вместе и занимали всю комнату. Три человека вертели огромный цилиндр и приводили в движение железный прут, на котором перед огнём жарился цыплёнок.

Бервенковский. Каково?

Рассказчик. Кажется, механизм немного сложен. Этим бедным поварёнкам, должно быть, несколько тяжело!

Бервенковский. Помилуйте! тем лучше, что тяжело. Моцион, почтеннейший, моцион! О! У меня ничего не забыто, одно истекает из другого. Пока цыплёнок жарится, здесь сбивается масло, а тут рубится зелень. У меня на риге веялка, которая вместе веялка и… орган. Но это ещё ничего; пойдёмте-ка в мою спальню. Что, вы думаете, это такое?