Авторский голос. А эти слова – на зарплату права.

Звенит школьный звонок.

Двойник . За дверью сидят терпеливые дети.

Авторский голос.

Я дверь распахну. И повиснут слова

бесстыдно. Как нижние юбки при свете.

От театра. Он остался учителем и после отлучения от школы, учителем для своего (наверное, не только своего) поколения – учил трепетному отношению к слову, к поступку, учил «нравственной стерильности». А трепетные слова он искал – в стихах, в выступлениях, в поступках. Как поэт он отдавался чистой мелодии.

Волхвы

Музыка. На заднем плане участники представления, которые превращаются то просто в слушателей, то в «древних» и не очень древних представителей еврейского народа.

Мелодекламация. Исполнителей назовём чтецами.

Первый чтец.

Желанна или нежеланна,

Но ты, презрев дневной галдёж,

Как дождь, возникнешь из тумана

И захлестнёшь меня, как дождь.

Как огонёк безлюдной степи,

Меня, обманная, маня,

Ты возведёшь в иную степень

Немузыкального меня.

Меня мелодия завертит,

Как ветер – горсточку золы,

Я буду в этой песне ветра

Песчинкой, поднятой с земли.

Лечу! И значит: вон из кожи,

Вон из себя, из пустяков,

Из давних, на стихи похожих,

И всё же якобы стихов.

И мне, песчинке безызвестой,

Звенеть, как струнам камыша,

И в этом созиданье песен

Мне будет всё и вся мешать.

Мешать приток чужих эмоций,

И громкий чужеродный залп,

И даже этот милый Моцарт,

Что слишком вхож в концертный зал.

Я буду верен новой вере,

Я буду всё ломать, менять!

И вдруг пойму, что я – Сальери,

Что ты уходишь от меня…

От театра. Мелодия не ушла от поэта. Стихотворение, которое так и называется – «Мелодия», стало началом цикла «Еврейские мелодии».

Звуки скрипки.

Второй чтец.

За дощатой, почти не стенкою,

от тоски или просто так

вдруг заплакала скрипка Стемпеню –

первозданная простота.

И прикованы горькой песнею,

словно рэбий услышав цык,

перестали потрясывать пейсами

синагогии мудрецы.

И как будто бы поманили их

(будто можно их поманить),

замолчали пророки в библиях

и бунтарский замолк Маймонид.

Пела скрипка давно забытое,

пела горькое: оглянись,

не задавлены ль сытым бытом

первочувство и первомысль?

Пела долго, пророча кару,

канифоля смычок сутулый.

А потом укрылась футляром

и уснула…

И надолго замолкли жалобы,

и пророчества замолкли…

Только дождик стучал по жёлобу

и случайные люди мокли.

И обрадованно завыли

те, кто сыты и знамениты.

И опять гундосили библии,

заглушая хрип Маймонида.

От театра. По словам вдовы поэта, в первоначальном варианте стихотворения была строфа:

Пела скрипка, как динго на севере,

как на юге седая лань,

что на свете самое скверное –

это проданный талант.

Третий чтец.

Изменами измены породив,

плывут века…

Но что – Азефы? Хуже

и памятней – донос жены на мужа,

поклёп сестры на брата, жёсткий гриф

бездумной лжи, тупого простодушья…

… А ты – у колыбели их, Юдифь!

Но что же натворила ты, Юдифь!

Земля и небо, лебеди и гуси

поют один, назойливый и грустный,