В этот момент обычно возникаем мысль «делать» спектакль таким образом, чтобы каждый «зверь» в ответ на клич Лося: «Кому рога?» – появлялся из зрительного зала, при этом чтобы каждый последующий – из разных концов зрительного зала (элемент неожиданности!). Тогда весь зал, по сути, становится лесом, все зрители – его обитателями, и форма игро-спектакля принимает ярко выраженный характер. В частности каждый превращающийся в рогатого зверя актёр тут же демонстрирует как-то себя: песня, танец, пластический этюд и т.д. Это становится дополнительным стимулом, чтобы зрители отгадывали, кто перед ними.

Студенты вспоминают, что практически всегда, когда сказка переносится на сцену или экран (в т.ч. телевизионный), в неё включаются вокальные и хореографические номера. Конечно же, лучше если эти номера, в первую очередь песни, создаются специально для этого спектакля, но можно их отыскать в самых различных сборниках для детей (один из них демонстрируется на занятии).

Следующий вопрос связан с тем, как и когда на сцене появляется Заяц. И тут опять проявляется усиленная склонность к «дословному переводу». Студенты почти всегда «предлагают» Зайцу пробежать по сцене в начале спектакля и сидеть где-то за кустиком вплоть до своей реплики с просьбой дать ему эти рога. Что будет делать Заяц на протяжении чуть ли не всего действия? Как будет воспринимать «актёр» то, что все смотрят на него (а это психологически неизбежно, когда сидишь перед зрителями, ничего не делая)? Все эти вопросы ставят студентов в тупик. И, тем не менее, всегда находится кто-то предлагающий, чтобы Заяц появился впервые на сцене только в этот момент. Кроме того, что избежим бездейственного, да и бессмысленного по существу пробега Зайца по авансцене или по сцене и тем более бездейственного «сидения», мы добиваемся ещё и эффекта неожиданности (специфическая черта театрального зрелища): динамический стереотип мышления диктует зрителям появление еще одного «рогатого зверя», а тут вместо него прибегает … Заяц. Он-то, в отличие от появлявшихся ранее персонажей, должен быть сразу узнаваемым, с заячьими ушами. Другое дело, что в финале спектакля эти уши, вновь появившиеся из-под рогов, которые будут сняты с него, должны быть «вытянуты» или «наращены».

В связи с этим проводится краткая беседа о том, что в большинстве случаев при «переводе» на язык театра меняется композиция произведения.

Но теперь студенты, естественно, задают вопрос о том, как же зрители узнают, что Заяц подслушивал? А ведь это важнейший содержательный момент сказки. И тут же находится ответ: из реплик «рогатых зверей», возмущённых тем, что «в их стан проник чужеземец». Таким образом, получают действие три персонажа, которые, казалось бы, уже своё отыграли. Студенты убеждаются и в том, что при переводе на язык театра, драматургии резко усиливается роль диалога и всегда, даже если диалог пронизывает прозаическое произведение, необходимо создавать новые реплики, новые формы общения.

И, наконец, как изобразить на сцене испуг Зайца, причину этого испуга? Предложение, чтобы с потолка упала шишка («дословный перевод») вызывает смех в аудитории: студенты понимают, что такой «цирковой аттракцион» приведёт к тому, что теперь уже никто из зрителей не будет смотреть на сцену и следить за развитием интриги – все будут ожидать нового подобного же аттракциона. И, естественно, поступают предложения о не «буквальном, дословном» переводе, но о воспроизведении содержательного момента сказки: Заяц труслив и может испугаться чего угодно: удара грома, выстрела, какого-то иного звука. А может появиться и какой-то персонаж (белочка?), который захочет специально «испытать» Зайца на храбрость. Тогда реакция остальных «зверей» не замедлит сказаться в комической сценке. Так что в финальном «хороводе» (назовём именно так концовку спектакля) персонажи будут действовать, да ещё появится возможность сделать финал ярким, занимательным, с использованием музыки, хоровой песенки, пластики – «хоровода».