Невиданный рост безработицы и связанное с этим ужесточение конкуренции впрямую затронули театр. С театральной карты Парижа исчезают сегодня многие театры, вошедшие в историю, — их превра­щают в киностудии, на их месте возводят доходные дома и администра­тивные здания. Это неизбежно сопровождается невидимыми миру тра­гедиями художников, лишенных возможности заниматься творчеством, а значит — и жить. Марсельский журнал "Театр — актеры" в своей хро­никальной рубрике дает мартиролог жертв этой изнуряющей борьбы за выживание: на протяжении последних сезонов покончили жизнь само­убийством известные актеры Патрик Девер 35 лет, Эстела Блэн 47 лет, Жеральд Робар 34 лет, режиссер Эрик Лаборей 32 лет . Из жизни ухо­дят молодые, талантливые люди. Не свидетельствует ли это драматиче­ское обстоятельство о неблагополучии французского театра?

Да, парижские театры ярки и разнообразны, а театральная жизнь французской столицы как всегда интенсивна. Но почему же тогда на пороге нового сезона, когда, как обычно, подводят итоги сезона минув­шего, парижские критики сетуют: он "прошел в ущербе", частный и го­сударственный секторы французского театра "внушают чувство трево­ги"? Почему критик газеты "Юманите" Жан-Пьер Леонардини обращает внимание на падение зрительского интереса к театру, на ослабление контактов сцены с аудиторией? "В настоящий момент "священные ко­ровы" театральной мысли как никогда отощали, — пишет он, — театр не знает, что показывать публике, этому монстру с тысячью голов".

Проблема зрителя во французском театре стоит сегодня необычай­но остро. Об этом свидетельствуют не только незаполненные залы па­рижских премьер. Это проявляется, в частности, в отношении к теат­ральному наследию Жана Вилара. Кризис, переживаемый французским обществом середины 80-х годов, порождает неверие в возможность реа­лизации театральных мечтаний Вилара и его соратников о театре, обра­щенном к широкой демократической аудитории, о театре — "общест­венной службе". Сегодня все настойчивее звучит мысль об "идеализме Народного фронта и Сопротивления", которые вдохновляли строителей послевоенного народного театра Франции и первопроходцев его децен­трализации. Теоретики и практики театра все чаще рассуждают о том, что в современных условиях вряд ли возможен синтез творческих иска­ний и целенаправленной работы с демократическим зрителем, отличав­ший поколение Вилара, и признаются, что укреплению связей с массо­вой демократической аудиторией — "animation" — они решительно предпочитают сегодня ничем не стесненный, суверенный творческий поиск — "creation".

Это признание проливает неожиданный свет на спектакли париж­ских театров. Многие из них можно отнести к весьма своеобразному и примечательному явлению, которое, как кажется, стало отличительной чертой сегодняшнего французского — да и не только французского — театра и не без основания названного парижскими критиками "театром невозможности". При всей условности этого понятия им можно обозна­чить вполне определенный круг явлений, ясно выраженную тенденцию. "Театр невозможности" — это театр, стремящийся в первую очередь поразить зрителя, показать ему нечто невиданное и небывалое. Это те­атр, тяготеющий к парадоксам и неожиданностям, необычным художе­ственным средствам и экзотическому сценическому языку.