Уже давно и многократно подвергались реконструкции Большие бульвары, пошли на снос старинные театральные здания, на сценах ко­торых выступали когда-то легендарный Фредерик-Леметр, этот "Тальма Бульваров", Мари Дорваль, пламенный Пьер Бокаж, исторгавшие из груди зрителей — зрителей демократических, простонародных — со­чувственные рыдания, крики ненависти, возгласы восторга в пьесах Дюма, Виньи, Гюго. Легендой стали образы, созданные Кокленом-старшим, Ле Баржи, неисчерпаемым Гитри, блестящими мастерами, которыми не уставал восхищаться при всей справедливой суровости своих оценок бульварного театра начала века Луначарский. На смену им пришли новые поколения актеров, продолжившие традиции высочайше­го профессионализма французской сцены,— им отдал должное, у них многое перенял учитель Барсака Шарль Дюллен. Конечно, многое неуз­наваемо переменилось на Больших бульварах. Искусство театра здесь заметно поддалось натиску развлекательности, сомнительного мора­лизма, всегда готового обернуться откровенной аморальностью, и кон­сервативного "склероза", как любят писать французские критики. Но остаются "звезды". Их мастерством живет бульварный театр, по их воле он "отпадает" от высоких традиций или продолжает им служить, как это происходит, например, в сценических созданиях Марии Казарес. Ак­триса пришла на Бульвары из T.N.P. и замечательно сыграла вместе с Пьером Брассером пьесу Д. Килти "Милый лжец", с успехом выступила затем в нашумевшем спектакле Мориса Бежара "Зеленая королева" и, наконец, в "Медее", показанной Жоржем Лавелли на одном из послед­них Авиньонских фестивалей .

"Ателье" соревнуется в своем пристрастии к современному мастер­ству актеров-"звезд" с театрами Бульваров. В самом деле: Дельфин Сей­риг и Жак Франсуа в ролях Наталии Петровны и Ракитина; Катрин Сел-лер— Антигона и Настасья Филипповна; Рене Фор и Жюльен Гиомар в недавней постановке "Леса" Островского; Даниэль Ивернель и Доминик Патюрель в пьесе Франсуазы Саган "Пианино в траве", одном из по­следних спектаклей "Ателье". Не случайно же в каждом выпуске "Париж­ской недели" (так называется сборник программ всевозможных зрелищ) обязательно помещается своего рода артистическая табель о рангах, в которой перечисляются имена известных актеров и названия театров, где они выступают.

Может возникнуть вопрос: так что же, "звезды", которых с такой охотой Барсак приглашает в свои спектакли, — всего лишь "козырь" в конкурентной борьбе "Ателье" за зрителя? И нет, и да. Нет, не только "козырь", когда приглашение "звезд" художественно оправданно, а их искусство находится в равновесии с замыслом режиссера. Так чаще все­го и происходит в спектаклях Барсака, в особенности в постановках русской классики, в произведениях такого обостренно трагического звучания, как "Антигона". Не случайно Барсак говорит в своем интер­вью: "Мы не забываем о том, что театр . это коллективное искусство, результат содружества многих людей. Вот почему хороший ансамбль, на мой взгляд, в спектакле значит подчас больше, чем отдельный актер, даже если это актер выдающийся". Но бывает, что мастерство этих ак­теров, их имена используются как своего рода "приманка" для зрителей, когда это равновесие обнаруживает свою неустойчивость, когда Барсак обращается к виртуозно построенной, "обреченной" на успех у буржу­азного зрителя пьесе, когда "Ателье" "выигрывает" зрителя, вступая в соревнование с Пляс Пигаль и действуя ее же средствами .

Несколько лет назад я видел в Париже в постановке Барсака полу­забытый водевиль Лабиша "Железные дороги". Причудливые костюмы 60-х годов прошлого века, ажурная декорация художника Жака Ноэля сочетались с немалым числом старательно отобранных, колоритных, до­потопно-комических реалий быта; задорная музыка сопровождала тан­цевальные сцены и куплеты, поставленные с отменным вкусом, с безза­стенчивым изяществом обращенные прямо к зрителю. Целое созвездие актеров извлекало веселье из забавного сюжета и живописных типов, разработанных Лабишем, умудряясь в самых уморительных ситуациях сохранять комическую серьезность и деловитую искренность. Они со­единялись и порождали некое бравурное комическое "брио" в игре не­подражаемого Жака Дюби. Его герой, предприимчивый повеса Жюль, очертя голову пускался в погоню за приглянувшейся ему путешествен­ницей, проявлял чудеса изобретательности и вовлекал в затеянный дра­матургом хоровод все новых и новых лиц — неудачника Тапиу (Фернан Берсе), простака Люсьена (Жак Рамад). И головокружительные антраша Жюля, и туповатую доверчивость увальня Тапиу, и инфантильную за­стенчивость Люсьена зал встречал равно громовыми раскатами хохота .